живущих художников, то среди них будет четыре или пять человек - не буду называть их имен, но в этом и заключается их настоящий талант. Они могут пойти на ужин с этими людьми, их можно погладить по голове и улыбнуться. Неважно, хорошие они художники или нет. Важно лишь, что на них правильная одежда, правильная прическа и они наклонятся в нужный момент.

Меня постоянно тошнит, и я не знаю, как я смогу играть. Но я должен сыграть этот концерт, потому что они оплачивают мой перелет домой, и если я не сыграю, Бог знает, что со мной будет. Иногда я думаю, не являются ли большинство бездомных музыкантами, у которых сорвались гастроли, и они застряли где-то.

В раздевалке много людей. Я не обращаю на них внимания. Мне хочется, чтобы они ушли. Я выступаю в женевском New Morning, большом джазовом клубе, где все билеты уже распроданы.

Я играю около минуты, а потом вынужден уйти со сцены, чтобы меня вырвало. Я возвращаюсь и начинаю играть. Я изменил то, что играю, так, что в музыке образовались огромные пробелы. Я ввожу фразу, затем играю ее снова с пропущенными нотами, затем снова с пропущенными нотами, пока не остаюсь стоять в тишине с интервалом в десять и пятнадцать секунд. В этом есть и театральные, и музыкальные достоинства. Думаю, я могу быть первым, кто скажет "дело в нотах, которые я не играю". Но на самом деле я смотрю на свои туфли и пытаюсь не сблевать прямо на сцене. Чтобы они заплатили за мой билет и я смог добраться до дома.

У вас когда-нибудь был тяжелый день на работе? Представьте, что вы пытаетесь не сблевать на сцене, играя на саксофоне, иначе вы окажетесь бездомным в Швейцарии.

Я справляюсь с этим. Это причудливый успех. Какой-то известный поэт даже написал стихотворение о том, как странно и свято я веду себя в гримерке после шоу. Как я просто смотрю в потолок, пока назойливые люди пытаются со мной заговорить.

 

-

Я звоню Лейсе из отеля.

"Купи героин! Я возвращаюсь завтра, меня тошнит от наркоты. Возьми кокаин и героин и встреть меня в аэропорту".

А вот и Лейса, по ту сторону таможни. Она подпрыгивает на месте в своей жизнерадостной манере. Когда я наконец прохожу таможню, я начинаю бежать, чтобы добраться до нее, но меня останавливают. Если я бегу, значит, мне есть что скрывать.

Они хотят порыться в моем чемодане. Я говорю им, что просто рад увидеть свою девушку, и: "Видите...?" - по какой-то странной причине я достаю всю прессу, которую приобрел во Франции, и показываю им свои фотографии во всех этих журналах. Думаю, идея такова: "Видите, я знаменит, я не могу ничего провозить контрабандой".

Это, хотите верьте, хотите нет, сработало, и меня пропустили.

Лейса, которая минуту назад была такой же жизнерадостной, теперь обмякла в кабине. Кажется, она уже не так рада меня видеть.

"Ты под кайфом!"

"Да, когда ты сказал мне купить кокаин и героин, я купил их вчера вечером, чтобы успеть в аэропорт. А потом, когда они оказались в квартире, я не мог просто так оставить их там".

Я немного разочарован тем, что она не дождалась меня, но это справедливое объяснение.

Мы возвращаемся на Третью улицу и накуриваемся. Я чувствую себя отлично. У группы концерт на День благодарения, который будет завтра, и они репетируют без меня. Предполагалось, что я буду слишком измотана из-за смены часовых поясов и не смогу прийти, но сейчас я чувствую себя прекрасно. Поэтому я иду к Антону домой, чтобы порепетировать с ними.

Примерно через час после начала репетиции раздается звонок от Лейзы.

"Квартира горит".

"Ты в порядке?"

"Да, пожарные уже здесь. Они хотят разбить все топорами".

"Ну, остановите их!"

"Возможно, в стенах еще есть огонь".

"Нет, остановите их, я сейчас вернусь домой. Ты точно в порядке?"

"Да".

Я говорю ребятам, что мне пора уходить, и спешу домой. Поднимаясь по улице, я вижу, как пожарная машина отъезжает от моего дома. Я вижу пожарных, прислонившихся спиной к грузовику с довольным, сытым видом, какой бывает после хорошего, большого обеда или после того, как они без нужды разбили кучу вещей своими топорами.

Лейса открывает дверь, и ее волосы, которые обычно светлее блондинки и плотно прилегают к голове, становятся черными от дыма и разлетаются во все стороны лучами Дона Кинга. Я разражаюсь. Она кажется мне истерически смешной.

Лейса разрыдалась. Я захожу в квартиру и вижу, что с ней действительно произошло несчастье. Матрас прожжен. Стены обожжены. В стенах - дыры от топора.

Не спав всю ночь, Лейза задремала с сигаретой в руке.

"Ты в порядке, милая?"

"Да", - хнычет она. Потом мы занимаемся сексом на прожженном матрасе.

На следующий день - День благодарения, и Лейса едет к бабушке. Ее бабушка - элегантная чернокожая женщина в старом стиле. Она называла меня Фандули, потому что я напоминал ей сутенера по имени Фандули, которого она знала в Гарлеме в 1930-х годах.

Я все еще не ел, и Лейса идет со мной по Второй авеню в "Аппетитные угощения Шатта", чтобы я мог купить себе еды. Она переживает, что я останусь одна, но я совершенно счастлива. У меня есть деньги от тура - иначе мы никогда не смогли бы позволить себе пойти в Schatt's - и этот ростбиф и прочее выглядят очень аппетитно.

Лейса уходит, а я устраиваюсь смотреть футбол по своему маленькому черно-белому телевизору, разложив перед собой все эти шикарные деликатесы, как на пикнике.

Я голоден. Я ем тонну разной еды - маринованную селедку, ростбиф, копченого лосося - и запиваю все это имбирным пивом. Я прекрасно провожу время. Потом я встаю и выплевываю свои кишки.

Я иду на саундчек, а потом выступаю с группой. Некоторые после этого возвращаются ко мне домой, и мы курим опиум до утра. Я ложусь спать около семи утра.

Я просыпаюсь и не могу определить, который час. Часы показывают восемь. Черт. Должно быть, я проспал тринадцать часов.

Но на улице не темно, а утро. Что происходит? Неужели я проспал всего час?

Сегодня субботнее утро. Я только что проспал двадцать пять часов.

Сегодня открывается "Бешеный бык", и я собираюсь пойти на него. Я последний в очереди, и все билеты уже проданы. Роджер Гримсби, местный ведущий новостей, стоит в очереди впереди меня, но у него только